Генрих пятый, великодушный
в этот вечер великий и душный,
поразмыслив, как мудрый правитель,
как супруг и как повелитель,
объяснился с женой как на сцене:
она с кем-то валялась на сене.

Хороша была Бьянки прогулка
и сама она - пышная булка,
перл провинции Эстрамадура,
первоклассная, страстная дура.
И она сознает себе цену.
Но зачем в волосах ее сено?

Рассердился король Генрих пятый.
Говорит он бабенке проклятой:
"Ах ты стерва, распутная Бьянка!
Ты, пустая консервная банка!
Ты опять в лес гулять выходила!
И опять с Капабланкой блудила!?"

Отвечает царю хулиганка,
первоклассная страстная Бьянка:
"Вам бы драчка, ругачка да пьянка!
Очень нужен мне ваш Капабланка!
Не лежала я с ним под осиной.
А от вас за версту пахнет псиной."

Растерялся супруг-повелитель,
прогрессивный и мудрый правитель,
На жену поглядев удивленно,
Замолчал и чихнул примиренно
в этот вечер великий и душный
Генрих пятый великодушный.

Историю делают сильные лица.
Они достигают всего, что хотят;
Они запрягают в свои колесницы
Богов и ученых, быков и котят.

Бывает однако, что лица с замашками
В помойную яму летят вверх тормашками.

Шел прогресс, осушались болота,
отступала в смятении смерть,
на крыльцо выходила Шарлота,
а за нею профессор Сент-Дьердь.

У профессора цепкие руки,
отклоняется корпус назад,
он к Шарлоте простер свои крюки,
приглашая спуститься с ним в сад.

Но Шарлота сегодня не в духе,
отрицательно движет рукой:
"Мне нельзя... это колотье в ухе,
и вообще-то мне нужен покой.

И вообще-то, профессор, отстаньте!
Не до вас мне сейчас, не до вас!
Я мечтаю о том интенданте,
что все пьет у нас клюквенный квас".

Шел прогресс, отступали болота,
воздвигалась железная жердь.
Огорченный ушел от Шарлоты
знаменитый профессор Сент-Дьердь.

Смешная утварь - голова.
Она как тыква изощренна.
Как полуночная сова,
она остра и извращенна.

Разбита мира скорлупа,
и кротким некуда деваться.
Смешная доля у клопа:
плясать, кусать и издеваться.

Пусть он приплюснут и вонюч,
и слеп, как крот, и глух, как камень,
но в сердце у него живуч
неугасимый яркий пламень.

Сказав однажды ложь,
как некогда Дедал,
я сонмы страшных рож
с волненьем ожидал.

Я ждал, что странный люд
ворвется в пышный зал,
где столько странных блюд
себе я заказал.

Но вместо страшных рож
и этих странных блюд
вздымалась к небу рожь,
в которой сел верблюд.

И был верблюд тот чист,
Как чистый клякспапир,
как клякспапирный лист,
положенный на мир.

А сел он в эту рожь,
я знаю, лишь затем,
чтоб пробежала дрожь
по жалким рожам тем.

Сидел и ел один шпинат
дух отрицанья, дух сомненья.
И мрачен был, как экспонат
музея здравоохраненья.

Теперь ему не до принцесс
и прочих дочерей Адама:
пищеварительный процесс
затмил само понятье "дама".

На эти странные явленья
да будет яркий свет пролит:
дух отрицанья, дух сомненья
болел болезнию "колит".

Представ во всем своем объеме,
в Чите, читальне аэропорта,
в посадке, спуске и подъеме,
ко мне пришли четыре черта.

Их вид был дик и неприятен,
как если б их три дня тошнило.
Их тихий писк был непонятен,
как иероглиф в долине Нила.

И кислый смысл в их визите,
в их надоедливом брюзжанье,
по Висле мысли плыл в транзите,
надев личину подражанья.

Но так как палубу кренило,
как древний Рим в орбите смерти,
то пролились мои чернила,
и утонули в них те черти.

Черная гиппомонада
вышла из бездны времен
и говорит, что не надо
ей ни гербов, ни знамен.

Черная гиппомонада
вышла из дали веков
и говорит, что не надо
ей ни вождей ни полков.

Черная гиппомонада
вышла из чащи лесов
и говорит, что не надо
ей большинства голосов.

Черная гиппомонада
вышла на берег одна.
Ей не нужна канонада,
ей ненавистна война.

Черная гиппомонада
бодро бежит без подков,
и ничего ей не надо,
кроме жиров и белков.

Родриго из залива Виго три брига двигал в город Ригу,
а умный виг
в тот самый миг
уже постиг,
что близок сдвиг.

Родриго, покорив Гедвигу, воздвиг над Ригою квадригу,
а хитрый виг
в тот самый миг
всего достиг
путем интриг.

Родриго, сотворив квадригу, над Ригой преломил ковригу,
а прыткий виг
в тот самый миг
младую Бригг
в лесу настиг.

Родриго, бросив город Ригу, три брига двигал в бухту Виго,
а пылкий виг
в тот самый миг
свою мисс Бригг
с другим застиг.

В полночь, спускаясь по Каме
на бесконечном плоту,
монстр всплеснул рукавами
чтобы отринуть мечту:
"В сад обнаженная дева
вышла гулять при луне.
Монстр взгромоздился на древо
чтоб наблюдать в тишине
Дева идет по дорожке,
Что-то ей шепчут кусты,
Не наглядится на ножки
Монстр со своей высоты".

В полдень в порту Иокагамы
я с огорченьем прочту:
"Монстр погиб из-за дамы
силясь отринуть мечту".